Рейтинг книг Василия Шукшина
Начиная изучать творчество писателя - уделите внимание произведениям, которые находятся на вершине этого рейтинга. Смело нажимайте на стрелочки - вверх и вниз, если считаете, что какое-то произведение должно находиться выше или ниже в списке. В результате общих усилий, в том числе, на основании ваших оценок мы и получим самый адекватный рейтинг книг Василия Шукшина.
-
1.
«…В палату привели новенького. Здоровенный парень, полный, даже с брюшком, красивый, лет двадцати семи, но с разумом двухлетнего ребенка. Он сразу с порога заулыбался и всем громко сказал: – Пивет, пивет! Многие, кто лежал тут уже не первый раз, знали этого парня. Боря. Живет у базара с отцом и матерью, в воскресные дни, когда народу на базаре много, открывает окно и лает на людей, не зло лает – весело. Он вообще добрый…» ... Далее -
2.
«…Сергей выправился с годами в хорошего мужика: крепкий, спокойный, добрый… Он не понимал, что происходит с Яковлевым, но помнил он этого ястреба: или здесь кто-нибудь поперек шерсти погладил – сказал что-нибудь не так, или дома подрались. Он и спросил прямо: – Чего ты такой?.. Дома что-нибудь? – Приехал отдохнуть!.. – Яковлев уж по своему адресу съехидничал. И сплюнул «казбечину». – Звали же на поезд «Дружбу» – нет, домой, видите ли, надо! А тут… как на кладбище: только еще за упокой не гнусят. Неужели так и живут? Сергей перестал улыбаться; эта ехидная остервенелость бывшего его дружка тоже стала ему поперек горла. Но он пока молчал…» ... Далее -
3.
«…– Ну, х-хорошо, ну, л-л-л… это… ладно, – кричал отец, – если он не хочет прийти, то х-хоть скажи: кто он?! Алевтина плакала, но не говорила, упорно не говорила… Николай Иванович из себя выходил, метался по комнате. Лариса Сергеевна – это странно, но никто как-то на это не обращал внимания, что это странно, – не кричала, а спокойно налаживала кроватку, распоряжалась насчет пеленок, распашонок… Она, как видно, свое откричала раньше. Костя… У Кости, брата, было сложное чувство. Младенец взволновал его, обрадовал, но досада, стыд и злость на сестру губили радость. Он тоже хотел бы знать, кто же это такой ловкий, что и ребенка смастерил, и глаз казать не хочет? – Подожди ты, не кричи, – сказал он отцу, – чего криком достигнешь?…» ... Далее -
4.
«История эта началась в исправительно-трудовом лагере, севернее города Н., в местах прекрасных и строгих. Был вечер после трудового дня. Люди собрались в клубе…» ... Далее -
5.
«…Солдатик вернулся к своим и рассказывает, как было дело – кого он видал. Там его, знамо дело, обсмеяли. Как же!.. – Старушка сказала последние слова с горечью. И помолчала обиженно. И еще сказала тихо и горестно: – Как же не обсмеют! Обсмею-ут. Вот. А когда солдатик зашел в казарму-то – на свет-то, – на гимнастерке-то образ божьей матери. Вот такой вот. – Старушка показала свою ладонь, ладошку. – Да такой ясный, такой ясный!.. Так это было неожиданно – с образом-то, – и так она сильно, зримо завершала свою историю, что встань она сейчас и уйди, я бы снял пиджак и посмотрел – нет ли и там чего. Но старушка сидела рядом и тихонько кивала головой…» ... Далее -
6.
«…Потом сидели родственным кружком, выпивали. Студент тоже сидел вместе со всеми; он попробовал было отказаться, но на него обиделись самым серьезным образом, и он сел. Отец Лиды – чернявый человек с большой бородавкой на подбородке и с круглой розовой плешиной на голове, с красными влажными губами, – прищурившись, смотрел на дочь. Потом склонялся к квартиранту, жарко дышал ему в ухо, шептал…» ... Далее -
7.
«…– Ты что, герой, что ли? – спросил Гриньку белобрысый, когда за профоргом закрылась дверь. Гринька некоторое время молчал. – А вы разве ничего не слышали? – спросил он серьезно. – Должны же были по радио передавать. – У меня наушники не работают. – Детина щелкнул толстым пальцем по наушникам, висевшим у его изголовья. Гринька еще немного помолчал. И ляпнул: – Меня же на Луну запускали…» ... Далее -
8.
«…Нога была мертвая. Сразу была такой, с рожденья: тонкая, искривленная… висела, как высохшая плеть. Только чуть шевелилась. До поры до времени Колька не придавал этому значения. Когда другие учились ходить на двух ногах, он научился на трех – и все. Костыли не мешали. Он рос вместе с другими ребятами, лазил по чужим огородам, играл в бабки – и как играл! – отставит один костыль, обопрется на него левой рукой, нацелится – бац! – полдюжины бабок как век не было на кону. Но шли годы. Колька вырастал в красивого крепкого парня. Костыли стали мешать…» ... Далее -
9.
Если уж непременно нужно искать «универсального писателя» в контексте бесконечных поисков «русской идеи», пожалуй, на сегодняшний день, никто не подходит на эту роль лучше Василия Шукшина. Спектр представленных в его рассказах героев очень широк. Однако впечатляет даже не широта, а то, с какой точностью и сочностью выписаны эти образы. Повествование – на редкость кинематографично, а сопереживать героям начинаешь буквально с первых строк. Единственный минус – невозможно оторваться. – Космос, нервная система и шмат сала – Сураз – Мой зять украл машину дров – Беседы при ясной луне – Верую! – Чередниченко и цирк – Горе – Вянет, пропадает – Материнское сердце – Шире шаг, Маэстро – Гринька Малюгин – Крепкий мужик – Критики – Степка – Волки! – Танцующий Шива – Охота жить – Хозяин бани и огорода Издательство: Студия озвучания «Глагол», 2017 г. Чтец: Дмитрий Оргин Корректор: Наталья Владимировна Колесова, Любовь Германовна Каретникова © В. М. Шукшин, наследники ... Далее -
10.
«…Шел Тимофей, думал… И взял да свернул в знакомый переулок. Жила в том знакомом переулке Поля Тепляшина. Когда-то давно Тимофей с Полей «крутили» преступную любовь. Были скандалы, битье окон, позор. Жена Тимофея, Гутя, семь лет отчаянно боролась с Полей за Тимоху, Гутю хвалили в деревне, она гордилась и учила молодых баб, какие оказывались в ее положении: – Он к сударушке, а ты – со стяжком – под окошки к им. Да по окошкам-то, по окошкам-то – стяжком-то… Бывала в деревне такая любовь – со стяжками. Теперь лучше – разошлись, и все. Раньше годами лютовали…» ... Далее -
11.
«…В воскресенье Шурыгин стал пробовать. Подогнал три могучих трактора… На разной высоте обвили церковку тремя толстыми тросами, под тросы – на углах и посреди стены – девять бревен… Сперва Шурыгин распоряжался этим делом, как всяким делом, – крикливо, с матерщиной. Но когда стал сбегаться народ, когда кругом стали ахать и охать, стали жалеть церковь, Шурыгин вдруг почувствовал себя важным деятелем с неограниченными полномочиями. Перестал материться и не смотрел на людей – вроде и не слышал их и не видел. – Николай, да тебе велели али как? – спрашивали. – Не сам ли уж надумал? – Мешала она тебе?!…» ... Далее -
12.
Под пером выдающегося писателя Василия Макаровича Шукшина (1929–1974) оживает целая галерея образов русского характера. Герои его рассказов – странные непутевые люди, чудаки, мечтатели-мудрецы, живые и естественные, иногда стихийно бунтующие. Именно в этом протесте автор видит проявление духовного начала, но не идеализирует своих героев. Книга представляет собой наиболее полное собрание рассказов В. М. Шукшина – настоящих шедевров русской литературы. ... Далее -
13.
«…Дом Матвея Рязанцева, здешнего председателя колхоза, стоял как раз на том месте, где Колька выходил из переулка и заворачивал в улицу. Получалось, что гармонь еще в переулке начинала орать, потом огибала дом, и еще долго ее было слышно. Как только она начинала звенеть в переулке, Матвей садился в кровати, опускал ноги на пол и говорил: – Все: завтра исключу из колхоза. Придерусь к чему-нибудь и исключу. Он каждую ночь так говорил. И не исключал. Только, когда встречал днем Кольку, спрашивал: – Ты долго будешь по ночам шляться?…» ... Далее -
14.
«…И вот выбрал он воскресный день, пошел к Ольге Сергеевне Малышевой, тоже уже старушке, но помоложе Отавихи, побашковитей. Эту Ольгу Сергеевну старик Глухов когда-то тайно очень любил. Тогда он был не старик, а молодой парень и любил красивую, горластую Ольгу. Помышлял слать к Малышевым сватов, но началась революция. Объявился на селе некий молодец-комиссар, быстро окрутил сознательную Ольгу, куда-то увез. Увезти увез, а сам где-то сгинул. Где-нибудь с головой увяз в кровавой тогдашней мешанине. А Ольга Сергеевна вернулась домой и с тех пор жила одна. Как-то, тоже по молодости, но уже будучи женатым, Емельян Глухов заперся к Ольге Сергеевне в сельсовет (она работала секретарем в сельсовете) и открыл ей свое сердце. Ольга Сергеевна рассердилась, заплакала…» ... Далее -
15.
«…Закурили… Малость поговорили о том о сем – нарочно не о Журавлеве. Потом Глеб раза два посмотрел в сторону избы бабки Агафьи Журавлевой. Спросил: – Гости к бабке Агафье приехали? – Кандидаты! – Кандидаты? – удивился Глеб. – О-о!.. Голой рукой не возьмешь. Мужики посмеялись: мол, кто не возьмет, а кто может и взять. И посматривали с нетерпением на Глеба. – Ну, пошли попроведаем кандидатов, – скромно сказал Глеб. И пошли…» ... Далее -
16.
Блестящий язык, увлекательность, юмор, живость, предельная достоверность персонажей, простота и необычайная глубина рассказов, – вот первое, что приходит на ум, когда пытаешься “в общем” охарактеризовать творчество Василия Шукшин. Это известно. Из неочевидного же… Пожалуй, никто так не выразил душу русского “мужика” как это сделал Шукшин. И тут речь далеко не только о 60-х-70-х; тут преемство, которое каждый легко обнаружит в себе самом. Хочешь понять русского мужчину – читай Шукшина. Вне всяких сомнений! Т.о. рассказы Шукшина – это не только о недавнем “прошлом”, это еще и зеркало современной русской души. В русской литературе есть три очень близко стоящих писателя… Гоголь, Шукшин и Чехов. Или, вернее, Гоголь, Чехов, Шукшин, конечно. Гоголь прожил 43 года, Чехов – 44, Шукшин – 45. […] Все трое писали юмористические рассказы. Их поэтому легко понять, полюбить. Человек, когда смеётся, лучше становится. Потому что забывается, перестаёт «изображать из себя», перестаёт быть умным – или каким он там стремится быть. Ослабевает его защита […] Был такой жанр в нашем кино – лирическая комедия. Это когда вроде сел посмеяться – и поплакал. И задумался о жизни. И таким мудрым, таким задумчивым стал – жуть! Будто что-то очень важное про жизнь понял. Вот каждый из них, из этих троих писателей, был такой лирической комедией. Они не грузили. Не претендовали. Так, прогуляться вышли, лёгкий жанр… А всё-таки […] Шукшин-писатель у нас «недооценён», как ни смешно это звучит […] Когда говорят, что кто-то что-то «недооценил», имеется в виду, что этот кто-то недооценил значение явления для себя. А значит, сам «недополучил», «недобрал» его, этого явления. Недовоспринял. Снял вершки. © Лев Пирогов Алеша Бесконвойный Два письма Жена мужа в Париж провожала Как помирал старик Классный водитель Лёся Лида приехала Мастер Миль пардон, мадам! Начальник Одни Осенью Правда Приезжий Светлые души Сильные идут дальше Случай в ресторане Срезал Стенька Разин Упорный Экзамен Издательство: Студия озвучания «Глагол», 2016 г. Чтец: Дмитрий Оргин Монтаж: Григорий Соковиков Корректор: Любовь Германовна Каретникова ... Далее -
17.
«…Он схватил узду… Мы – в разные стороны. Дядя Ермолай постоял с уздой, бросил, сморщился болезненно и пошел прочь, вытирая ладошкой глаза. Он был не очень здоровый. – Обормоты, – говорил он на ходу. – Не были же, не были – и в глаза врут стоят. Штыбы бы вам околеть, не доживая веку! Штыбы бы вам… жоны злые попались!.. Обормоты. В глаза врут стоят – и хоть бы что! О!.. – Дядя Ермолай повернулся к нам. – Да ты скажи честно: испужались, можеть, не нашли – нет, в глаза смотрют и врут. Обормоты… По пять трудодней снимаю, раз вы такие. Днем, когда молотили, дядя Ермолай еще раз подошел к нам. – Гришка, Васьк… сознайтесь, не были на точке́? По пять трудодней не сниму. Не были же? – Были…» ... Далее -
18.
«…Студент склонился над бумагой, задумался. Некоторое время профессор наблюдал за ним. Перед его глазами за его длинную жизнь прошла не одна тысяча таких вот парней; он привык думать о них коротко – студент. А ведь ни один из этой многотысячной армии не походил на другого даже отдаленно. Все разные. «Все меняется. Древние профессора могли называть себя учителями, ибо имели учеников. А сегодня мы только профессора», – подумал профессор…» ... Далее -
19.
«Все кругом говорили, что у Сереги Безменова злая жена. Злая, капризная и дура. Все это видели и понимали. Не видел и не понимал этого только Серега. Он злился на всех и втайне удивлялся: как они не видят и не понимают, какая она самостоятельная, начитанная, какая она…» ... Далее -
20.
«Это не рассказы, это были заготовки к рассказам. Я знал по опыту, что заготовки надо записывать подробнее, а то я сам забывал, о чем хотел написать рассказ. И я стал записывать для каждого будущего рассказа – больше. И когда этих заготовок скопилось много и я их перечитал, я увидел, что больше мне рассказывать нечего, все, что хотелось рассказать, я рассказал…» ... Далее -
21.
«…Вечером составляли телеграмму в Москву. Шурка писал, бабка диктовала. – Дорогой сынок Паша, если уж ты хочешь, чтобы я приехала, то я, конечно, могу, хотя мне на старости лет… – Привет! – сказал Шурка. – Кто же так телеграммы пишет? – А как надо, по-твоему? – Приедем. Точка. Или так: приедем после Нового года. Точка. Подпись: мама. Все. Бабка даже обиделась. – В шестой класс ходишь, Шурка, а понятия никакого. Надо же умнеть помаленьку!…» ... Далее -
22.
Василий Макарович Шукшин в своих рассказах выразил душу современного русского человека исчерпывающе и проникновенно. Так, как никто другой. По сей день продолжаются дискуссии вокруг «феномена Шукшина» и, в частности: как мог «человек из деревни» обладать таким видением, таким талантом, который сравним разве что со столпами русской литературы. Шукшин был не то, чтобы недооценен… Но был… Просмотрен масштаб. Так совпало. В почете – при жизни (разве не достаточно?). Умер в 70-х. Затем перестроечные 80-е (где внимание обратилось к литературным диссидентам), лихие 90-е (с их отторжением всего советского, да и не до литературы как-то), двухтысячные… И вот, самое время обернуться, чтобы встретиться с собой и перейти к разгадке этой «загадочной русской души». А, кроме того, шукшинские рассказы – это просто необыкновенно увлекательно. "…мне думается, что он [Шукшин] восстановил в русской литературе рассказ случая. Мы уже отвыкли от этого непринужденного повествования, от манеры устного собеседования и сказа, переданных через письменный рассказ, нам подавай такую литературу, чтобы в ней просматривался «акт творчества» во всей его красе и чтобы занимательность была именно такая, какую мы нынче признаем. А вот старик Григорович, тот однажды вышел из дома, поговорил с садовником, и это стало рассказом, Чехов встретился с егерем – другой рассказ, проехал по степи – повесть, да еще и какая! И Короленко это умел. И Куприн. И многие другие, а мы – разучились." Сергей Залыгин ● Други игрищ и забав ● Микроскоп ● Постскриптум ● В профиль и анфас ● Обида ● Ноль-ноль целых ● Залётный ● Как Андрей Иванович Куринков, ювелир, получил 15 суток ● Солнце, старик и девушка ● Беспалый ● Гена Пройдисвет ● Страдания молодого Ваганова ● Земляки ● Свояк Сергей Сергеевич ● Из детских лет Ивана Попова ● Кляуза. Опыт документального рассказа ● Бессовестные ● Версия © В. М. Шукшин, наследники Издательство: Студия озвучания «Глагол», 2017 г. Чтец: Дмитрий Оргин Монтаж: Григорий Соковиков Корректор: Любовь Германовна Каретникова ... Далее -
23.
«…Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой… Уже только метров пятнадцать-двадцать отделяло его от саней. Ивана поразило несходство волка с овчаркой. Раньше он волков так близко не видел и считал, что это что-то вроде овчарки, только крупнее. А сейчас Иван понял, что волк – это волк, зверь. Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить: страх, ласка, неожиданный окрик человека. Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал… Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост…» ... Далее -
24.
«…Наговоримся так, накуримся всласть, и пойдут разговоры в сторону от курева, в жизнь вообще: разные случаи вспоминаются, разные смешные истории… А иногда и не смешные. Один был – сухонький, голубоглазый, все покашливал… А покашливал очень нехорошо: мелко, часто – вроде прокашляется, а в горле все посвистывает, все что-то там мешает ему, и никак он не может вздохнуть глубоко и вольно. Когда он так покашливал, на него с сочувствием поглядывали, но старались, чтобы он не заметил этого сочувствия – он не нуждался в нем. Один раз он отматерил какого-то в полосатой шелковой пижаме…» ... Далее -
25.
«…Анатолия Яковлева прозвали на селе обидным, дурацким каким-то прозвищем – Дебил. Дебил – это так прозвали в школе его сына, Ваську, второгодника, отпетого шалопая. А потом это словцо пристало и к отцу. И ничего с этим не поделаешь – Дебил и Дебил. Даже жена сгоряча, когда ругалась, тоже обзывала – Дебил. Анатолий психовал, один раз «приварил» супруге, сам испугался и долго ласково объяснял ей, что Дебил – так можно называть только дурака-переростка, который учиться не хочет, с которым учителя мучаются. «Какой же я Дебил, мне уж сорок лет скоро! Ну?.. Лапочка ты моя, синеокая ты моя… Свинцовой примочкой надо – глаз-то. Купить?…» ... Далее -
26.
«…Володе сделалось немного легче оттого, что девушка не осадила его с глупой трескотней, а готова даже сама поглупеть во имя современных раскованных отношений. – Нам сказали к сентябрю собраться, естественно. Но мы пронюхали, что опять повезут на картошку, поэтому многие из нас хотят обзавестись справками, что работали дома, в родимых колхозах. – А мы тоже!.. Мы говорим: «А можно, мы дома отработаем?» – Зачем же их спрашивать? Надо привезти справку, и все. – Володе даже понравилось, как он стал нагловато распоясываться, он втайне завидовал сокурсникам-горожанам, особенно старшекурсникам, но сам не решался изображать из себя такого же – совестно было. Но теперь он вдруг испытал некое удовольствие в нарядной роли… чуть ли не кутилы и циника. Будь у него в кармане деньги, хоть немного больше, чем на сто граммов водки и на билет в автобус до своего села, он, пожалуй, ляпнул бы что-нибудь и про ресторан. Но денег было только-только…» ... Далее -
27.
«…Лобастый отломал две войны – финскую и Отечественную. И, к примеру, вся финская кампания, когда я попросил его рассказать, уложилась у него в такой… компактный, так, что ли, рассказ: – Морозы стояли!.. Мы палатку натянули, чтоб для маскировки, а там у нас была печурка самодельная. И мы от пушек бегали туда погреться – каждому пять минут. Я пришел, пристроился сбочку, задремал. А у меня шинелька – только выдали, новенькая. Уголек отскочил, и у меня от это вот место все выгорело. Она же – сукно – шает, я не учуял. Новенькая шинель. – Убивали же там! – Убивали. На то война…» ... Далее -
28.
«…Филя, когда бывал у Сани, испытывал такое чувство, словно держал в ладонях теплого еще, слабого воробья с капельками крови на сломанных крыльях – трепетный живой комочек жизни. И у Фили все восставало в груди – все доброе и все злое, когда про Саню говорили плохо. Филя так и сказал на правлении колхоза: – Саня – это человек. Отвяжитесь от него. Не тревожьте. – Пьяница, – поправила бухгалтерша, пожилая уже, но еще миловидная активистка. Филя глянул на нее, и его вдруг поразило, что она красит губы. Он как-то не замечал этого раньше. – Дура, – сказал ей Филя…» ... Далее -
29.
«…И как-то Мишель пришел к ней опять вечером. Пришел… и оторопел: на диване, где он вчера еще вольно полулежал, весьма тоже вольно полулежал здоровый бугай в немыслимой рубашке, сытый, даже какой-то светлый от сытости. – Здравствуйте, – сказал Мишель. Он постарался сказать спокойно, но сердце у него заболело. А дальше он и вовсе ошалел: Кэт была в халатике, он сразу этого не заметил. Но ведь это при нем она ходила в халатике, почему же еще при ком-то? Что это? Бугай в цветастой рубашке сел на диване и несколько насмешливо, несколько снисходительно смотрел на длинного опрятного кандидата. – Знакомьтесь, – спокойно, медленно сказала Кэт, – Серж, я тебе говорила… Серж кивнул…» ... Далее -
30.
«…Навстречу нам такой же грузовичок «ЗИС-5» (их потом, когда они уже уходили из жизни, ласково звали «Захар» или «Захарыч», они славно поработали). Рыжий чуть отклонился на тракте правее, а тот, встречный, дует посередке почти… Рыжий несколько встревожился, еще поджался правее, к самой бровке, а встречный – нахально посередке. Рыжий удивленно уставился вперед… Я от его взгляда и встревожился-то: я сперва не понял, что нам грозит опасность. А опасность летела навстречу нам… Рыжий сбавил скорость и неотступным, немигающим, оцепенелым каким-то взглядом следил, как приближается этот встречный дурак. Тот – перед самым носом у нас – свильнул, но все равно нас крепко толкнуло, и раздался омерзительный, жуткий треск…» ... Далее -
31.
«…А тут еще он волнуется, ему охота рассказать поярче, побольше – не так уж часто его слушают, да еще сразу столько людей. И всем, он понимает, интересно. – Народу-у, мля!.. – У него какая-то дурацкая привычка: чуть ли не после каждого слова приговаривать «мля». К этому привыкли, не обращают внимания. – Идёс, мля, по пляжу – тут баба голая, там голая – валяются. Идёс, переступаес через них… – Петька выговаривает: «переступас». – Совсем, что ли, голые? – Зачем? Есть эти, как их?.. купальники. Но это ж так – фиксия. – А ты как? Одетый? – Зачем?…» ... Далее -
32.
«…Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно – поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь – милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать. – Зачем же, Семка? – спрашивали. – Затем, что так – хоть какой-то смысл есть. Я вот нарежусь, так? И неделю хожу – вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу!…» ... Далее -
33.
«…Случился тогда большой голод. Ели лебеду, варили крапиву, травились зимовалым зерном, которое подметали вениками на токах. Ждали нового урожая; надо было еще прожить лето. Вся надежда на коров: молоком отпаивали опухших детей. И вот как-то, в покос тоже, пастух деревенский, слабый мужичонка, совсем ослаб, гоняясь за коровами, упал без сознания. Сколько он там пролежал, бог его знает, говорил потом – долго. Коровы тем временем зашли на клевер… Поздно вечером пригнал он их в деревню, раздувшихся, закричал первым встречным: «Спасайте, они клевера обожрались!» Что тут началось!..» ... Далее -
34.
Пронзительные, проникновенные, увлекательные, смешные и грустные, уморительные и драматичные, кинематографичные и необыкновенно живые. Рассказы Василия Макаровича Шукшина – это всегда глоток свежего воздуха. Манера литературного изложения Шукшина особенная, в ней есть что-то от классики и в то же время это своя сильная строка. Меня покоряет умение писателя в одном небольшом рассказе передать такую драму, которой хватило бы на целый сериал. Такая ёмкая шукшинская манера заставляет после прочтения каждого рассказа подолгу сидеть и приходить в себя, «переваривать». Sweet22 Просто удовольствие это читать. Я сам сельский житель, поэтому мне вдвойне интересны эти рассказы. Вопросы морали, нравственности, вообще смысла жизни отображены в этих небольших, но очень глубоких по смыслу, произведениях. Перечитываю это с интервалом, примерно, в пять лет). Рекомендации только положительные, если вдруг кто не читал, обязательно это сделайте. maksaidar Решила прочитать для себя что-то новенькое, что до селе мною в таком жанре не читано. Взяла в руки книгу нашего народного актера, писателя Василия Шукшина «Рассказы». Да так зачиталась ею, что не смогла уснуть до глубокой ночи. Его рассказы легки и не притязательны, его герои просты и незадачливы. Но только на первый взгляд. Углубившись же в чтение, понимаешь, что герои этих рассказов тебе до боли знакомые, родные. Ты видишь их каждый день. Ты смотришь на них и не замечаешь. А Шукшин заметил. Потому он и является сегодня классиком советской литературы. В этих людях вся душа и истина, красота и обезображенность, сила и трусость, мудрость и глупость. Василий Шукшин легко и понятно показывает нам через силу слова, великую мудрость и большое безумие русского человека. Таких социальных героев нынче не найдешь в современных книгах и фильмах. Нет их и все. И не потому, что в них не нуждается современный, независимый читатель и зритель, а потому, что нет таких авторов, что смогли бы через свой талант принести в наш мир нового героя. Необязательно герой должен быть Героем, он должен иметь то, что зацепит читателя и не отпустит до самого конца благодаря его загадочной души и великой простоте, что так славит русскую нацию. Ira Kirillova ● Сапожки ● Как зайка летал на воздушных шариках ● Ораторский приём ● Ванька Тепляшин ● Чудик ● Выбираю деревню на жительство ● Билетик на второй сеанс [= Билет на второй сеанс] ● Капроновая ёлочка ● Генерал Малафейкин ● Письмо ● «Раскас» ● В воскресенье мать-старушка… ● Штрихи к портрету ● Самые первые воспоминания ● Заревой дождь ● Забуксовал ● Наказ ● Лёля Селезнёва с факультета журналистики ● Далёкие зимние вечера ● Хахаль © В. М. Шукшин, наследники Издательство: Студия озвучания «Глагол», 2017 г. Чтец: Дмитрий Оргин Монтаж: Григорий Соковиков Корректор: Любовь Германовна Каретникова ... Далее -
35.
«…В это время через зал прошла и села на первый ряд Вдовина Матрена Ивановна, пенсионерка, бывшая завотделом культуры райисполкома, негласный шеф и радетель художественной самодеятельности. – Здравствуйте, товарищи! Ну, как дела? – Обсуждаем пьесу, Матрена Ивановна. – Так, так. – Выяснилось, что идея пьесы не всех устраивает. – Как так? – удивилась Матрена Ивановна. – Я читала – хорошая пьеса. А кому не нравится идея?…» ... Далее -
36.
«…Некто Кондрашин, Геннадий Сергеевич, в меру полненький гражданин, голубоглазый, слегка лысеющий, с надменным, несколько даже брезгливым выражением на лице, в десять часов без пяти минут вошел в подъезд большого глазастого здания, взял в окошечке ключ под номером 208, взбежал, поигрывая обтянутым задком, на второй этаж, прошел по длинному коридору, отомкнул комнату номер 208, взял местную газету, которая была вложена в дверную ручку, вошел в комнату, повесил пиджак на вешалку и, чуть поддернув у колен белые отглаженные брюки, сел к столу. И стал просматривать газету. И сразу наткнулся на статью своего шефа, «шефуни», как его называли молодые сотрудники. И стал читать. И по мере того, как он читал, брезгливое выражение на его лице усугублялось еще насмешливостью. – Боженька мой! – сказал он вслух. Взялся за телефон, набрал внутренний трехзначный номер. Телефон сразу откликнулся: – Да. Яковлев. – Здравствуй! Кондрашин. Читал? Телефон чуть помедлил и ответил со значительностью, в которой тоже звучала насмешка, но скрытая: – Читаю. – Заходи, общнемся…» ... Далее -
37.
«…На другой день Дерябин зазвал к себе трех соседских парнишек, рассказал, кто такой был Николашка. – Выходит, что вы живете в поповском переулке, – сказал он напоследок. – Я вам советую вот чего… Кто по чистописанию хорошо идет? Один выискался. – Перепиши вот это своей рукой, а в конце все распишитесь. А я вам за это три скворешни сострою с крылечками. Ребятишки так и сделали: один переписал своей рукой документ, все трое подписались под ним. Дерябин заклеил письма в два конверта, один подписал сам, другой – конопатый мастер чистописания. Оба письма Дерябин отнес на почту и опустил в ящик. Прошло с неделю, наверно…» ... Далее -
38.
«…Вдруг – с досады, что ли, со злости ли – Роман подумал: «А кого везут-то? Кони-то? Этого… Чичикова?» Роман даже привстал в изумлении… Прошелся по горнице. «Точно, Чичикова везут. Этого хмыря везут, который мертвые души скупал, ездил по краю. Елкина мать!.. вот так троечка!» – Валерк! – позвал он. – А кто на тройке-то едет? – Селифан. – Селифан-то Селифан! То ж – кучер. А кого он везет-то, Селифан-то? – Чичикова. – Так… Ну? А тут – Русь-тройка… А? – Ну. И что? – Как что? Как что?! Русь-тройка, все гремит, все заливается, а в тройке – прохиндей, шулер…» ... Далее -
39.
«…Владимир Семеныч работал в мебельном магазине, в секции мягкой мебели. Когда он давал кому-нибудь рабочий телефон, он так и говорил: – Спрашивайте Владимира Семеныча из мягкой секции. Работать Владимир Семеныч умел: каждый месяц имел в кармане, кроме зарплаты. Люди бросились красиво жить, понадобились гарнитуры, гарнитуров не хватало – башка есть на плечах, будешь иметь в кармане. Владимир Семенович имел башку на плечах, поэтому имел в кармане…» ... Далее -
40.
«…Санька Журавлев рассказал диковинную историю. Был он в городе (мотоцикл ездил покупать), зашел там в ресторан покушать. Зашел, снял плащ в гардеробе, направился в зал… А не заметил, что зал отделяет стеклянная стена – пошел на эту стенку. И высадил ее. Она прямо так стоймя и упала перед Санькой и со звоном разлетелась в куски. Ну, сбежались. Санька был совершенно трезв, поэтому милицию вызывать не стали, а повели его к директору ресторана на второй этаж. Человек, который вел его по мягкой лестнице, подсчитал: – Зарплаты две выложишь. А то и три. – Я же не нарочно. – Мало ли что…» ... Далее -
41.
«…Ветер валил с ног; дул порывами: то срывался с цепей, тогда ничего вокруг не было видно, ровно и страшно ревело и трещало, точно драли огромное плотное полотнище, то вдруг на какое-то время все замирало, сверху, в тишине, мягкой тучей обрушивался снег, поднятый до того в воздух. И снова откуда-то не то сверху, не то снизу ветер начинал набирать разгон и силу… Обследовали машину: буксировать ее можно только двумя или тремя тракторами. Начали перетаскивать продукты на трактор…» ... Далее -
42.
«…А были у него хорошие времена. В войну. Он ходил по деревне, пел. Водила его Матрена Кондакова, сухая, на редкость выносливая баба, жадная и крикливая. Он называл ее – супружница. Обычно он садился на крыльцо сельмага, вынимал из мешка двухрядку русского строя, долго и основательно устраивал ее на коленях, поправлял ремень на плече… Он был, конечно, артист. Он интриговал слушателей, он их готовил к действу. Он был спокоен. Незрячие глаза его (он был слепой от роду) «смотрели» куда-то далеко-далеко. Наблюдать за ним в эту минуту было интересно…» ... Далее -
43.
«…– Почему увольняешься? – Синельников устало смотрел на Кольку. – Мало платят. – Сколько? – Чего «сколько»? – Сколько, ты считаешь, мало? – Шестьдесят-семьдесят… А то и меньше. – Ну. А тебе сколько надо? Кольку слегка заело. – Мне-то? Три раза по столько. Синельников не улыбнулся, не удивился такому нахальству…» ... Далее -
44.
«…Андрей Иванович – это такой попрыгунчик, резиновый человек, хороший ювелир, изобретатель… Правда хороший ювелир и изобретатель, но он думает, что он единственный в своем роде ювелир и изобретатель, неповторимый, везде об этом трещит, но вечно ему чего-нибудь не хватает, чтобы сделать такое, чтобы все ахнули. То материала нет подходящего, то инструмент не тот. Чаще всего – материал не тот. – Ты дай мне настоящий янтарь! – говорит он с вызовом и значительно. – Дай мне кусок настоящего янтаря – я тебе сделаю. Может, он и сделает, если получит в руки «кусок настоящего янтаря», но он ужасно много говорит об этом, раздражает всех, и тогда кто-нибудь языкастый заявляет: – Тебе, как тому танцору, – что-нибудь да мешает…» ... Далее -
45.
«…Мишка свесил вниз голову… Девушка глянула на него, потом в окно и опять уткнулась в книгу. Малафейкин, курносый, с маленькими глазками без ресниц, в галстуке, причесанный на пробор, чуть пристукивал пальцами правой руки по столику – смотрел в окно. – Привет генералу! – негромко сказал над ним Мишка. Малафейкин резко вскинул голову… Встретились глазами. Маленькие глазки Малафейкина округлились от удивления и даже, как показалось Мишке, испугались. – О! – сказал Малафейкин неодобрительно. – Явились не запылились… Откуда это? Мишка молчал, смотрел на соседа – старался насмешливо…» ... Далее -
46.
«…Кто-то когда-то сказал Генке, что он самобытный композитор. Генка уверовал в это, и когда его песни не нравились, он мучился и в отчаянии мог выкинуть какую-нибудь шальную глупость. Приехал в санаторий какой-то поэт; Генка, волнуясь, спел ему несколько песен. Поэт удивился. – Ну и что? – спросил он. – О чем эти песни? Что вы хотите сказать ими? Генка выпил в буфете стакан водки и вышел к бассейну, где в это время было много отдыхающих. И громко объявил: – Вы!.. Сейчас то же самое, но в оригинальном исполнении. Пошел к вышке, откуда желающие смельчаки прыгают в бассейн…» ... Далее -
47.
«…Рано утром эта «сорока», как про себя назвал ее сердитый возница, шумно влетела к нему в избу и подала записку: «Семен Захарович, отвези, пожалуйста, нашего фельдшера в Березовку. Это до крайности необходимо. А машина у нас на ремонте. Квасов». Захарыч прочитал записку, вышел на крыльцо, постоял под дождиком и, войдя в избу, бросил старухе: – Собери. Ехать не хотелось, и, наверно, поэтому бойкая девушка не понравилась Захарычу – он сердито не замечал ее. Кроме того, злила хитрость председателя с этим его «пожалуйста». Не будь записки и не будь там этого слова, он ни за что не поехал бы в такую непогодь…» ... Далее
Комментарии:
